Достояние павших  - Сергей Малицкий

– Нахлебалась, – согнулась Йора над травой в приступе рвоты. – И веревка лопнула. Хорошо, что я в руках ее держала. Все бы ничего, но так одежды не напасешься. Где мой меч!

– Здесь! – отозвался Джор.

– Настоящий камень, – восхищенно пробормотал Бич. – Не полотно какое-нибудь. И как ты выжила в лесу, я, кажется, тоже теперь знаю. Как это – быть камнем?

– Никак, – стуча зубами, прижалась к Пайсине Йора. – Деревом лучше. Камнем неделю побудешь, чувствуешь себя потом круглой дурой.

– А если камень не круглый? – усомнился Бич.

– Я сейчас тебя заморожу, дурак! – тряхнула головой, открыла глаза и размазала по лицу кровь Дина. – Поехали отсюда.

Врагам не хватило всего лишь пары сотен шагов. Они остановились, глядя на размахивающего самострелом Джора, затем светловолосая женщина махнула рукой на север, отряд повернул и погнал лошадей вдоль правого берега Каменки к началу Рэмхайнского хребта.

– Переправы там нет, в лучшем случае они доберутся до водопада, но нам следует поторопиться, – сказал Юайс. – Сегодня обойдемся без привала.

Они добрались до Белой Тени к вечеру. Небо уже темнело, и Гаота думала, что уже завтра утром она будет дома, будет гладить кота, узнает, наконец, что стало с Тисом, и жив ли Тид. И что будет с нею в следующем году.

На берегу Каменки горели костры, а над полуобрушенными быками был устроен дощатый мост. В сумраке угадывалась наполовину расчищенное основание внешней стены, стучали топоры и кирки.

– Отлично, – появился из темноты Синай. – Вы еще и с лошадьми. А мне они как раз и нужны. Хорошие, смотрю. Камень не на чем возить. Как у вас? Без потерь?

– Без потерь, – кивнул Юайс. – Кто успел вернуться?

– Деора и Роут своих привели позавчера, так что я знаю, что творится в Диком лесу, – ответил Синай. – Волновались за вас. Святые угодники! Вы спасли девчонку?

– Меня Глойной зовут, – строго шмыгнула носом девочка.

– А меня Синаем, – поклонился ей Синай. – И я тебе очень рад.

– Как остальные? – спросил Юайс.

– Пока больше никто не вернулся, – вздохнул Синай. – Но есть печальная новость. Спрай, который ушел с Граном, погиб. Подробности пока неизвестны.

– Отряд Черного Круга, в котором больше трех десятков воинов, из них четыре колдуна, отстал от нас у слияния Каменки и Чида, – сказал Юайс.

– Пусть только попробуют сунуться, – засмеялся Синай. – У меня тут больше полусотни слайбов-каменщиков, которые не только каменщики, и полтора десятка отличных снокских лучников.

– А что с магией? – спросил Юайс. – Есть кому противостоять? Опять твой приятель Тайс здесь?

– Тайс ушел в Дрохайт, – вздохнул Синай. – Давно просился, хочет отдохнуть на старости лет, да и мало кто кроме него сгодится туда. Ийле пришлось заменить. Но в Приют она не пойдет, сначала должна пристроить куда-нибудь мать. А там как сложится.

– Ее сестра была с нами, – кивнул Юайс. – Она помогла нам. Очень.

– Я не сомневался, что так будет, – сказал Синай и посмотрел на Гаоту, которая стояла рядом, вытаращив глаза. – Пока что я буду за Тайса, так что, ты, дорогая моя, и твои подружки теперь моя главная головная боль. Относитесь ко мне с уважением, прошу вас.

– А как же Брайдем? – не поняла Гаота.

– Он еще не вернулся, – вздохнул Синай. – Да, и у меня еще одна просьба. Не нужно переименовывать вашего кота. Пусть остается Брайдиком.

Тис не знал, сколько прошло времени. Он пришел в себя на нижнем ярусе. Тис понял это не сразу, какое-то время он просто лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к самому себе и пытаясь отыскать сжигающую его боль. Неужели она закончилась? Вряд ли. Такое уже случалось, порой она словно играла с ним, отпускала свою жертву и приглядывала за ней издали, чтобы прикусить с новой силой через секунду. Так и в этот раз. Боль не исчезла. Просто отступила на шаг или обратилась в ледяную коросту, и он боялся шевельнуться, чтобы не прикоснуться к ней. Он отдыхал. Радовался запаху пыли, твердости камня под спиной и даже холоду, который понемногу начинал заползать в его истерзанное тело. Может быть, так и нужно было? Замерзнуть, и забыть, что такое боль? Когда он обжигался у костра или у горна, или случайно прихватывал в кузнице раскаленные щипцы, забыв о тряпице, мама всегда прикладывала к ожогу лед. Если дело было летом, наколдовывала ледышку на ладони. Сначала – облегчение, потом – лечение, – говорила она. Может быть, ему следовало пойти к сторожевой башне и встать под холодные струи Белого водопада? Почему он этого не сделал раньше?

– Сначала – облегчение, потом – лечение, – пробормотал Тис, не почувствовал собственных губ, не услышал собственного голоса и открыл глаза.

Он лежал в Зеркальной комнате. Лежал на полу, недалеко от лестницы, и все тот же светильник помаргивал на тумбе возле нее, но теперь язычок пламени на плошке с маслом был черным, а Зеркальная комната – серой. Серой была лестница, серым был пол, серым был потолок, серыми были стены, и он отражался сразу и во всех стенах, кроме той, что скрывалась за коробкой лестницы, и в потолке. Тис пригляделся к своему отражению над головой, увидел лежащий рядом меч, протянул руку и нащупал его. И его отражение протянуло руку и нащупало лежащий рядом меч. Не с задержкой в несколько секунд, а в то же мгновение. Задержка была в голове Тиса.

Клинка больше не было. Рукоять расползалась в руке от гнили, сталь – осыпалась ржавчиной, как будто пролежала в соленом болоте сотню лет.

«Все заново, – подумал Тис. – Все начинать заново. Все правильно. Я ведь еще не мастер. Я только умелец. А может даже и не умелец».

Он уронил то, что осталось от его меча, покачал головой, снял с пояса ножны. Затем снова посмотрел в потолок и увидел в нем не только самого себя, но и то, что не рассмотрел в прошлый раз – мглистый смерч, поднимающийся к этому потолку, и бледный зеленоватый отсвет на собственном поясе. Тис протянул руку и нащупал нож Фуара. Снял его с пояса и поднес к глазам. Нож светился. Лезвие едва мерцало, казалось, что оно покрыто зеленоватой слизью, которой не было наощупь, а рукоять почти пылала зеленым пламенем, скрывая его в каждой прорези затейливого узора. Тис прижал его к щеке, но не ощутил ни холода, ни жара. Одно было ясно, нож оказался непростым. Тис помахал над плечом, пытаясь ощутить вздымающийся над ним смерч, потом попробовал рассечь его ножом. Смерч оставался бесплотным. Тис вернул светящийся нож на пояс. Кажется, тот имел какое-то отношение к смерти. Если, конечно, Тис еще не умер. А если умер? Тис развел руки в стороны и его отражение на потолке сделало то же самое. Вот было бы весело, если бы умерев, он обнаружил, что боль никуда не делась. И чего же тут веселого?

«Странно, – подумал Тис, – почему эту комнату назвали Зеркальной? Кто мог догадаться, что она не просто каменная коробка, а Зеркальная комната?» Было бы интересно допытаться, случайность это или была какая-то надпись? Или может быть, кто-то из обитателей Приюта Окаянных оказался куда прозорливее и Тиса, и Гаоты, и Джора, и всех остальных?